Кровь звёзд. Мутанты - Страница 54

Из рощи появился извивающийся как будто в танце зверь с темными полосами на шкуре. Казалось, что он играл, вытягиваясь почти у самой земли. На мгновение он оказался один на один перед воинами посреди опустевшего сада, залитого серебряным лунным светом; маленькие острые уши зверя дрожали.

«Тигрица», — сказал себе Конрад.

Он видел подобных животных на репродукциях и в фильмах и знал их жестокость.

«Искандеру придется туго!»

Но, обернувшись, он увидел приготовившегося к прыжку огромного льва, который замер на месте и тяжело дышал. Там, на поляне, тигрица наблюдала за ним своими фосфоресцирующими зелеными глазами, как будто вызывая на поединок. Последовало протяжное мяуканье; оно, казалось, означало: «Иди сюда. Оставь эти людские дела. В пустыне ночь красная и жаркая, с финиковых пальм падают цветки, и мы вдвоем будем танцевать под зеленой луной. Иди, мои бока гладки, а шкура моя мягка, как трава в девственном лесу. Мы пойдем по песку, и я приведу тебя к руслу пересохшей реки, где я знаю берлогу, в которой будут укрываться ночью наши полосатые и золотистые малыши…»

По крайней мере именно это слышал Конрад в ее рычании. А Искандер?

Появление тигрицы разве не напомнило ему глубокие ночи над океаном, скалистые берега, где бродят большие свободные львы и золотистые львицы играют со своими малышами?

«Иди, оставь людей убивать друг друга только ради удовольствия, не ради вкуса плоти…»

В ложбине, усеянной бледными венчиками цветов, тигрица ползла с грациозностью змеи. Вдруг длинная, казавшаяся бронзовой тень взмыла вверх в невероятном прыжке. Когда Искандер вернулся к своему хозяину, опасное животное лежало на земле со сломанным позвоночником. Черная кровь окропила цветы.

— Спасибо за урок, друг, — сказал Монферрат.

Однако этой задержки всего на несколько мгновений было достаточно, чтобы мрачный, внезапно разбуженный Абд-эль-Малек сам повел своих янычар в бой.

В первый раз они стояли друг против друга и чувствовали, как растет в их сердцах тяжелая и холодная ненависть. Абд-эль-Малек был без лат, в своем черном халате, который развевался, как крылья иблиса. Конрад выходил из сна, который завершился кошмаром; он ощущал во рту горечь, но снова был самим собой, астронавтом высочайшего класса, направленным на задание не для того, чтобы сражаться с соперниками, а чтобы изменить судьбу планеты.

— Сын пресмыкающейся собаки! — закричал усмаелит, поднимая мрачное лицо. — Иди же, померься силой с настоящими воинами Терваганта! Здесь бой будет честным и до смерти… Здесь тебе не помогут твои чары!

— Мой отец не имел удовольствия знать твою мать, — вежливо ответил Конрад. — Иначе он, наверное, взял бы ее в свору своих собак. — Он сам удивился, до какой степени легким оказался оскорбительный язык Анти-Земли. — Но ты все же отличный воин, и я хотел бы сохранить тебя твоему народу. Отойди в сторону!

— Иди сюда, если не боишься! Но твоя кровь остыла от подлости!

— Абд-эль-Малек, твоя кривая сабля слишком коротка, бой будет неравным. Отойди в сторону, если хочешь служить своей повелительнице!

— У меня нет повелительницы. У меня ее никогда не было и никогда не будет. Целовать пятку женщине достойно только христианина!

— Даже пятку жены халифа? Ты любишь ее, признайся.

— Я ненавижу ее! Я раздавил бы ее, как пламя в пепле, если бы держал ее…

— О! Тогда…

И мужчины как герои Гомера двинулись навстречу друг другу. Однако первую расщепляющую материю струю землянин послал над головой Абд-эль-Малека: Устав Свободных Светил запрещал «грубо обращаться с жителями других планет из-за причин личного характера.»

Последние ступеньки лестницы были заняты лучниками, неграми неимоверного роста из Занзибара. Покрытые кровью, в дымящихся лохмотьях, янычары увели атабска, который яростно от них отбивался. Выпучив на пепельных лицах большие глаза, занзибариты и монголы ничего не понимали и, казалось, не страдали от полученных ран. Позднее они утверждали, что на верхней лестничной площадке показался огненный джин и огненный меч скосил их первые ряды, при этом они обязательно показывали кто свои руки, кто свои обгоревшие бока. На самом деле проход, проделанный бластером на глубину двадцати шеренг, был обеспечен уничтожением лишь трех человек, стоявших рядом с атабеком. Искандер первым бросился в эту брешь, разрывая в клочья все на своем пути. Атакующие, которые окружали лестницу, отпрянули, топча своих же товарищей, а весь дворец огласился криками:

— Лев, который стал сумасшедшим!

— Джины! Джины! Джины!

Все убегали с дороги Монферрата. Защитники дворца вели себя, как и всякая толпа при пожаре: они убивали друг друга, топтали раненых. А из глубины сада надвигалась стена огня, прикрывая продвижение рыцаря в образе льва.

Уведенный своими воинами в глубь галереи, Абд-эль-Малек ругался и говорил о том, что надо выпустить тигров из клеток. Появился разбуженный всем этим шабашом халиф, еле волоча ноги в туфлях без задников. Среднего роста, повелитель правоверных кутался в шелка небесного цвета. Его череп блестел, лицо было покрыто волдырями. Увидев в коридорах людей с запачканными кровью трезубцами, он разразился бранью:

— Вы что, все посходили с ума? Вы всполошили мой гарем. И что скажет моя госпожа, Саламандра?

— Феранк проник в этот гарем… — пробормотал атабек.

— Собака-христианин и…

Он вытер свой залитый кровью лоб. Но это была не его кровь. Прошло бесконечно много дней с тех пор, как он приблизился к ней — Саламандре, и ему казалось, что этот отрезок времени, заполненный отступничеством, преступлениями и угрызениями совести, отделял его от нее больше, нежели стены.