Кровь звёзд. Мутанты - Страница 119

119

Он и не пытался скрывать крик своей боли от Гобсона.

Гобсон, словно ничего не слыша, сказал ему:

— Это — конец. Двое Немых поднялись на вертолете и сбросили бомбы. Они наблюдают, никто не остался в живых, Бюркхалтер…

Он подождал некоторое время. Мысль Бюркхалтера вынырнула из мрачной пропасти, в которой исчез прекрасный и ужасный образ Барбары Пелл. С трудом придя в себя, он стал сознавать, что же происходит вокруг него.

— А что теперь?

— Последние жители города уже прошли. Мы здесь больше не нужны, Бюрк.

Последняя фраза была сказана с каким-то смыслом. Бюркхалтер почувствовал это и произнес с болезненным удивлением:

— Я… я не очень хорошо понял. Зачем вы меня сюда привели? Разве… — Он терялся в догадках. — Разве мне не надо идти со всеми?

— Нет, вы не можете пойти с ними, — спокойно сказал Немой.

В наступившей тишине слышался лишь шум сосен. Бодрящая свежесть ночи и аромат лесного воздуха как будто околдовали их.

— Подумайте, Бюркхалтер, — сказал Гобсон. — Подумайте.

— Я любил ее, — отозвался Бюркхалтер. — Теперь я знаю, что любил ее.

Он почти потерял рассудок, ненавидел себя; потрясение было таким сильным, что он не мог выразить свои чувства.

— Вы знаете, что это означает, Бюркхалтер? Вы не настоящий Лысоголовый. Совсем нет. — Немного помолчав, он добавил. — Вы — скрытый параноик, Бюрк.

На минуту установилась тишина, и не только вокруг, а даже в мозгу у каждого из них. Затем внезапно Бюркхалтер сел на хвойный ковер, устилавший землю.

— Это неправда, — сказал он.

Верхушки деревьев раскачивались над ним.

— Правда, Бюрк. — Интонации голоса Гобсона были необыкновенно мягкими. — Подумайте. Могли бы вы полюбить эту женщину, столь опасную, если бы вы были обычным телепатом?

Бюркхалтер молча покачал головой в отчаянии. Он знал, что это было правдой. Любовь между телепатами не такая слепая, как это бывает у обычных людей, у которых на первом плане лишь физическое восприятие. Телепат не может ошибиться в характере того или той, кого он любит. Ни один «нормальный» Лысоголовый не мог бы ощущать ничего, кроме отвращения, при знакомстве с Барбарой Пелл.

— Вам бы следовало ее ненавидеть. Это была бы не просто ненависть. Параноики имеют одну особенность: их привлекает то, что они презирают. Если бы вы, как все телепаты, были «нормальным», вы бы полюбили себе подобную. Но ведь нет. Вам нужна была женщина, которую вы могли презирать, чтобы укрепиться в собственном эгоизме. Параноик не может допустить, чтобы кто-то был равен ему. Мне очень жаль, что приходится говорить вам это, Бюрк.

Голос Гобсона был безжалостен, как скальпель хирурга, но все это делалось для того, чтобы удалить поврежденные ткани. Бюркхалтер слушал его и подавлял в себе чувство неприязни, которое эти слова вызывали в нем.

— Ваш отец уже был с отклонениями Бюрк, — также безжалостно продолжал Гобсон. — Он был слишком подвержен влиянию параноиков…

— Я припоминаю, — сказал Бюркхалтер. — Со мной они тоже пытались общаться, когда я еще учился в школе.

— Сначала мы не знали, чем вы больны. Симптомы болезни появились отчетливо лишь тогда, когда вы стали консулом. Усталость, на которую вы жаловались, была результатом защитных реакций вашего организма. Потом я уловил ваше желание покончить с собой. И, наконец, Барбара Пелл. Вы не могли признаться самому себе в ваших чувствах и перенесли на нее противоположные ощущения: — ненависть, подпитываемую манией преследования. Но это была не ненависть, Бюрк.

— Нет, это была не ненависть. Она… она была отвратительна, Гобсон! Отвратительна!

— Я знаю.

Неистовые противоречивые чувства боролись в мозгу Бюркхалтера. Невыносимая боль, ненависть, живые воспоминания о мысленном обжигающем образе Барбары Пелл.

— Если вы правы, Гобсон, — с трудом произнес он, — вам следовало бы убить меня. Я слишком много знаю. Если я на самом деле скрытый параноик, то я… я когда-нибудь, наверно, предам вас.

— Но вы только потенциальный параноик, — сказал Гобсон. — А ведь есть огромная разница между настоящим параноиком и потенциальным, и если вы будете честны с самим собой…

— Я опасен. Я… я чувствую, что мой мозг болен. Я… я ненавижу вас, Гобсон. Да, я вас ненавижу за то, что вы мне открыли меня самого. Когда-нибудь моя ненависть будет направлена на Немых. У меня больше нет доверия к себе.

— Дотроньтесь до парика, Бюрк.

Бюркхалтер удивленно поднял дрожащую руку к парику, но не нашел ничего необычного и вопросительно посмотрел на Гобсона.

— Снимите его.

Бюркхалтер повиновался. Ему было больно, так как присоски, с помощью которых держался парик, поддавались с трудом. Когда это ему наконец удалось, он с удивлением обнаружил, что на его голове еще что-то есть. Все так же дрожа, он нащупал шлем из тонких металлических нитей, надетый на голову. Он поднял глаза на Гобсона и прочел на его лице с тонкими морщинами… доброту и участие. На мгновение он забыл о назначении этого странного предмета и мысленно воскликнул: «Помогите мне, Гобсон! Я не хочу вас ненавидеть!»

И тут же целый поток мыслей, пронизанных сочувствием, ворвался в его мозг. Это был самый близкий союз, который он когда-либо знал: казалось, бесконечное количество рук поддерживали его мозг, как поддерживают слабого больного человека, которому нужна помощь.

— Теперь ты наш, Бюркхалтер. У тебя шлем. Ты — Немой. Отныне ни один параноик не сможет прочесть твои мысли.

За словами Гобсона он ощутил присутствие сотен других Немых, голоса которых усиливали то, что он ему говорил.

119